Екатерина родилась в деревне Морозова Боханского района. Мать пила и ушла из семьи. Екатерину со старшим братом Виталием воспитывал отец, который в документах записан не был.
«Когда мне было пять лет, брат что-то украл у соседей, в школе об этом узнали, вызвали опеку, — вспоминает Екатерина Манькова. — Отец не позволил нас забрать. Потом из опеки ещё раза три приезжали. В итоге, когда отец был на работе, нас увезли в приют. Став взрослой, я спросила отца, почему он нас не защитил. Он не смог объяснить. Вообще он не любит говорить на эту тему, сразу начинает плакать».
«Дети играли, ели, а я смотрела на это всё голодная»
Из приюта Екатерину с братом перевели в детский дом в селе Казачье, потом в школу-интернат в Ангарске, а оттуда — в детдом в посёлке Лесогорск. По словам Екатерины, Виталий в детдомах почти не жил — постоянно сбегал. Его находили, возвращали, но через пару дней он снова убегал.
Екатерину хотели удочерить, но она отказывалась, зная, что есть отец и другие родственники. Когда она училась в пятом классе, её взяли под временную опеку — семья забирала из детского дома на выходные. Но у Екатерины были частые ссоры со старшей дочерью опекунов, поэтому от неё отказались. Екатерина говорит, что в детский дом её вернули «голой» — всю одежду, которую ей выдали, опекуны оставили себе.
«В детских домах не было хоть чего-то хорошего, — рассказывает Екатерина. — Помню, как в ангарском интернате воспитательница поставила меня на всю ночь в майке и трусах в тёмном коридоре с подушкой в обнимку. Я разговаривала или кричала во сне, а она подумала, что балуюсь. Ещё запомнила Пасху. Подралась с девочкой, и за это меня поставили в угол. Остальные дети праздновали, играли, ели, а я стояла и смотрела на это всё голодная».
В 16 лет Екатерина вышла из детского дома и поступила в черемховский техникум на повара-кондитера. Она хотела стать ветеринаром или кинологом, но, как говорит Екатерина, у сирот нет особого выбора. В Черемхово Екатерине было тяжело одной без знакомых и поддержки, поэтому она попросила перевести её на ту же специальность в училище в посёлке Кутулик, где жили её друзья из детдома.
«В училище у сирот есть наставники, у меня была социальный педагог Людмила Бутакова, — поясняет она. — Я жила в общежитии, а она за мной присматривала, помогала. В 2020 году, когда начался коронавирус, нас перевели на дистанционку. Наставников попросили по возможности взять подопечных к себе домой. С сыном тёти Люды мы не поладили. Он бил меня и выгонял из дома, когда она уезжала. Я сидела у соседей, ожидая, когда она вернётся».
Екатерина встречалась с молодым человеком, с которым познакомилась в детском доме. О беременности она узнала уже на большом сроке.
«Мой парень сначала хорошо принял эту новость, — говорит Екатерина. — Тётя Люда тоже поддержала. Но когда я была на восьмом месяце, он написал, что нам надо расстаться. Я надеялась, что он одумается. Когда родила дочь, позвонила ему. Он сказал: „Это не мой ребёнок и не порти мне личную жизнь“. После этого мы не общались».
«После скитаний очень хочется свой дом»
В декабре 2022 года 19-летняя Екатерина встала в очередь на жилищный сертификат. По её словам, деньги обещали выделить через два месяца, но их нет до сих пор. В министерстве социального развития, опеки и попечительства Иркутской области Екатерине сообщили, что в первую очередь сертификаты выдают сиротам, которые воевали в Украине. Копия документа есть в редакции «Людей Байкала». Сейчас Екатерина 246 в очереди.
«После скитаний по приютам, мне очень хочется иметь свой дом, — рассказывает Екатерина. — У меня нет обиды на отца за то, что так всё вышло. Но горько за мать. Я даже не помню, как она выглядит. Она сама была приёмным ребёнком, в 16 лет, после моего рождения, сбежала из дома. Повзрослев, я нашла номер мамы. Она живёт в Боханском районе с мужчиной, оба сильно пьют. Я набралась сил и позвонила ей, но она не захотела идти на контакт».
27 октября дочери Екатерины исполнится три года. Чтобы оставаться в очереди на сертификат, она должна устроиться на работу — по договору или как самозанятая. Екатерина ищет работу с графиком, который позволил бы продолжать учиться. Сейчас она с дочерью живёт у друзей в Шелехове.
«„Свошников“ очень много, ждать [сертификат] можно бесконечно. Я писала [губернатору Иркутской области] Игорю Кобзеву, [уполномоченной по правам человека в регионе] Светлане Семёновой, в интернет-приёмную Путина. Мне звонили из Москвы, сказали — ждите, пока в приоритете военные. Я понимаю, что они защищают Родину, но мы тоже страдаем из-за того, что их вперед проталкивают. Мы такие же люди, как они. Получается, я должна поехать воевать в Украину, чтобы мне быстрее дали жильё», — считает Екатерина.
Сироты так и поступают. Алексей Тужилкин из Братска ждал квартиру девять лет. В июне этого года правительство Иркутской области пообещало выдавать квартиры в первую очередь участникам войны, и Алексей заключил контракт с Минобороны. Через месяц он погиб — всю его роту уничтожили боевые дроны.
Другой сирота из Братска Владислав Мирказимов тоже воевал в Украине. Он вернулся домой в сентябре 2022 года и обнаружил, что в очереди на жильё сдвинулся на четыре тысячи человек вниз. После публикаций в СМИ, в том числе в «Людях Байкала», в феврале этого года Владиславу вручили сертификат на покупку квартиры.
В июне Игорь Кобзев рассказывал, что деньги на покупку жилья без очереди уже получили 38 сирот, вернувшихся с войны. По данным минсоцразвития региона, всего в очереди на жильё стоят около 11 тысяч сирот.