На операцию по изменению формы век Бадмаева успела сходить за время обеденного перерыва. «С порога — и сразу на стол. Нас с подругой провели тайно, переодели в больничное. Операция проходила подпольно. По сути, в этой операционной меня не должно было быть. Операцию сделали за полчаса», — рассказывает она.
В конце перерыва Наталья в тёмных очках стояла на входе в СИЗО и подавала дежурной удостоверение. Наталья работала адвокатом и после клиники поехала к своему подзащитному. «Вы что, дабхаряшки сделали?» — понимающе кивнула дежурная. Дабхаряшками буряты и монголы называют складку на верхнем веке (дабхаряа переводится как «складка» — ЛБ).
Через тёмные стёкла очков дежурная заметила зашитые разрезы на глазах Натальи. В 2009 году она одной из первых в Бурятии сделала операцию, изменила форму век. Через три года она повторно пошла к хирургам, чтобы глаза выглядели ещё шире.
Чем восточнее регион, тем больше операций по изменению век там делают
Многие азиаты рождаются с моновеком — верхней складки у них нет совсем или она слабо выражена. Люди пробуют разные способы, чтобы сформировать себе эту складку: веки поднимаются, глаза становятся шире.
Пластические хирурги скальпелем делают надрезы на верхних веках, срезают подкожный жир и сшивают кожу, чтобы получились складки, «открывающие глаза». В некоторых клиниках пациентам лазером прожигают кожу на веках так, чтобы получились раны. Через несколько недель на месте повреждений образуются рубцы, они стягивают веки, формируя складки.
Изменение формы глаз, или блефаропластика, входит в тройку самых распространённых пластических операций в мире. Каждый год на планете делают более 10 миллионов вмешательств для изменения внешности. Чаще всего увеличивают или уменьшают грудь, на втором месте — хирургическое удаление жира. Больше всего манипуляций проводят пластические хирурги в США, Бразилии и Германии.
По количеству пластических операций наша страна находится на седьмом месте в мире. Хирурги в России делают около полумиллиона вмешательств в год. По числу операций, меняющих форму глаз, Россия на третьем месте, в год делают 92,08 тысяч таких операций. Больше только в Японии — 143,92 тысячи — и Бразилии — 143,03.
Исследователи в России отмечают: чем дальше на восток находится регион от Москвы, тем больше операций по изменению формы глаз там делают. В одном Улан-Удэ, столице Бурятии с населением чуть больше 400 тысяч человек, такие вмешательства предлагают около десятка клиник. Цены варьируются от 20 до 30 тысяч рублей. Фирмы в Улан-Удэ предлагают также медицинские туры в Монголию.
Пациент покупает пакет услуг, в который входит операция у хирурга в Улан-Баторе, сопровождение переводчика в клинике, поездка на автобусе из Улан-Удэ и обратно. Стоимость зависит от клиники и набора услуг. Например, в популярной клинике Улан-Батора предлагают вырезать жир на веке и сделать складку за 18,5 тысячи рублей. Эта же операция в столице Монголии, но в корейской клинике, будет стоить почти в 10 раз дороже — около 160 тысяч рублей. Артисты, предприниматели и чиновники обычно ездят из Улан-Удэ на операции в Южную Корею. Стоимость изменения формы век там — от 1,8 до трёх тысяч долларов.
Некоторые пытаются изменить форму век самостоятельно — у себя дома иглой или острым карандашом повреждают нежную кожу так, чтобы через некоторое время из ран образовались складки. Есть и другие способы: веки склеивают специальным клеем или липкими полосками, а также тупым краем иглы или ногтем нажимают на веки до тех пор, пока на них не появятся складки. Это причиняет меньше боли, но и эффект длится недолго.
«Люди Байкала» не призывают никого каким-либо способом воздействовать на своё тело, менять внешность. Но и не порицают тех, кто решил испытать на себе эти методы. Материал создан, чтобы разобраться, почему люди это делают.
«Хотела быть похожей на большеглазую»
Мать Натальи Бадмаевой Тамара вставала перед зеркалом, острым карандашом процарапывала борозды на верхних веках, чтобы образовались раны. Когда повреждения зарубцевались, они стали складками. «У меня, как и у моей матери, в детстве не было дабхаряшек. Я пробовала сделать их сама заточенным карандашом. Это было больно, я поняла, что за один раз не получится прочертить достаточно глубокую рану, и не стала продолжать», — рассказывает Наталья.
Когда Наталья была подростком, мать принесла ей клей для век. Девушка не знала, как им пользоваться, закрывшись в комнате, она намазывала клей на веки и пыталась их склеивать. Получалось неровно — где-то клей держал кожу хорошо, где-то хуже. После нескольких попыток Наталья поняла, что ровнее получается, если намазывать клей маленькой кистью, а потом пальцами сжимать складки.
В один из дней Наталья решила, что складки получаются достаточно ровными и с ними можно выйти из дома. «Эта штука на самом деле дискомфортная. Чувствуешь тяжесть на веке. Если склеиваешь клеем — чувствуешь, как всё стянуло. Если пользуешься скотчем — дискомфорт появляется, когда моргаешь. Я только один раз со склеенными веками появилась на людях. Больше клеем не пользовалась, чтобы не выглядеть смешной», — говорит она.
У матери Натальи складки, которые она процарапала карандашом, продержались всю жизнь. Она не рассказывала, почему делала себе дабхаряшки, но хотела, чтобы такие складки на веках были и у дочери. Когда Наталья была ребёнком и подростком, в семье не разговаривали об этом, а сейчас матери нет в живых.
«Я не хотела быть похожей на узкоглазую, хотела быть похожей на большеглазую. В моей юности буряты — это были выходцы из деревни. Узкоглазые, смуглые, необразованные, говорят на бурятском языке. От этого образа я в том числе старалась уходить. Специально не училась говорить на бурятском, дважды сделала себе дабхаряшки», — объясняет Наталья. Несколько героев «Людей Байкала» тоже рассказывают, что в детстве мечтали быть русскими — стеснялись, когда родственники говорили на родном языке, делали вид, будто не понимают.
Наталья вспоминает, что впервые столкнулась с агрессией из-за своей внешности в 18 лет, когда первый раз выехала из родной Бурятии. Вместе с двумя подругами она стояла в очереди к продуктовому ларьку в Новосибирске. «Это были бабушки. Со словами: „Кто вы такие? Мы к вам в страну не ездим!“ они выпихнули нас из очереди. Мы им сообщили, что мы из Бурятии, она является частью России. Мы такие же граждане Российской Федерации, как и они. Но бабушки нам не поверили», — говорит Наталья.
«Как врачей могут делить на русских и нерусских?!»
38-летний стоматолог Иван Романов приехал в Москву из Улан-Удэ в 2012 году. Год он искал работу в столичных клиниках. Романов обнаружил, что некоторые больницы, в том числе государственные, в требованиях к вакансии напрямую указывали, что примут на работу медика-славянина. Но и в те места, где об этом не говорилось, Романова не брали, стоило ему прийти на встречу.
«Люди видят в резюме русские имя, отчество, фамилию, естественно, вопросов про национальность не задают. Мы беседуем по телефону, мои специальность и квалификация подходят, меня приглашают подъехать. Прихожу. Наступает немая сцена. С изумлением переспрашивают:
— Это вы Иван Владимирович Романов?!
— Да, это я…
Анкетные данные у меня, как у русского, а выгляжу, как азиат. Реакция на всех встречах похожая. Я прихожу, мне задают пару вопросов и обещают перезвонить. Но по тону разговора понимаю, что мне не перезвонят».
Все однокурсники Романова, которые хотели работать врачами, устроились в клиники, а он оставался без работы. «Я не понимал, что происходит. Приходил домой, плакал от бессилия, злился…. В лицо мне никто не говорил, что меня не берут из-за того, что я бурят. Но логика была ясна. Стоматологические клиники ориентированы на клиентов. С моей внешностью я для них непонятно кто. Клиент же не знает, что я из Бурятии, это часть России. В голове не укладывалось, как врачей могут делить на русских и нерусских?!» — вспоминает Романов.
Иван сделал скрины объявления государственной клиники, в котором говорилось о том, что преимущество при устройстве у славян, и написал жалобу в Министерство здравоохранения. Ему ответили, что госучреждение такое объявление не размещало. (Копию ответа Иван передал редакции — ЛБ). Сотрудники министерства предположили, что объявление могло быть опубликовано «вследствие технического сбоя в работе сайта». И сослались на то, что многие объявления частных клиник содержат требования, на которые пожаловался Иван. А вот государственное учреждение, о котором идёт речь, «является примером следования традициям кремлёвской медицины, в нём работали и работают представители многих национальностей».
Романов считает, что его карьера стоматолога не сложилась из-за азиатской внешности. Спустя год безуспешных попыток устроиться в клинику в Москве, он начал работать в компании по продаже медицинского оборудования. Сейчас открыл собственное ИП.
В 35 лет Иван сделал операцию — изменил форму век, чтобы они были похожи на европейские. Хирург в столичной клинике вырезал ему эпикантус (часть века, которая закрывает внутренний уголок глаза, он есть у некоторых бурят — ЛБ) и сформировал складки на верхних веках. Об этом Романов мечтал с юности.
«Когда вижу человека в форме в России, сжимается сердце, накатывает тревога»
Дискурс вокруг азиатской внешности неизбежно сводится к обсуждению узких глаз, обращает внимание антиколониальная активистка, феминистка и исследовательница Эржэн Эрдэни. Она бурятка, родилась и выросла в Иркутске. «Узкие глаза — сама эта формулировка вызывает у меня возмущение. Азиатские глаза могут показаться узкими, только если их сравнивать с европейскими и брать европейские глаза за эталон. Мы принимаем один фенотип за некий золотой стандарт, а все остальные типы внешности, отличающиеся от него, называем второсортными, — говорит Эржен. — Носители русского языка придумали немало оскорблений для азиатских глаз. Я сталкивалась с «китаёза» и «узкоглазая», а моя знакомая шокировала меня, рассказав о том, как ей пришлось иметь дело с эпитетом «пиздоглазая».
Эржен впервые столкнулась с оскорблениями из-за внешности в семь лет, когда начала ходить в школу одна, без взрослых, в родном Иркутске. Мальчишки на улице кидали в неё камни и обзывали, комментируя её внешность. Активистка заявляет, что человек «неевропейской» внешности в России встречается с расизмом повсюду: на улице, учёбе, работе и в семье.
Эрдэни рассказывает о случае со студией бальных танцев. В Москве представители азиатских народов России и стран Центральной Азии организовали занятия и договорились с залом, где хотели танцевать старинные танцы — кадрили, польки, мазурки. С владельцем помещения заключили договор, после чего арендодатель попросил прислать список танцоров, чтобы они могли проходить через дежурного. Получив список из «нерусских» имён и фамилий, владелец разорвал договорённость без объяснения причин.
Когда Эрдэни приехала учиться в Москву, её примерно каждые две недели останавливали люди в форме, проверяли документы, намекали на взятки, угрожали доставить в отдел. «Мы могли идти с подружкой славянской внешности. К ней никаких вопросов, а меня останавливали постоянно, это могло произойти в любом месте: на выходе из магазина, на входе в дом, возле метро, на остановке, — говорит Эржен. — В ту пору у меня выработался стойкий страх людей в форме. Этот страх остался со мной до сих пор, каждый раз когда я вижу человека в форме в России, сжимается сердце, накатывает тревога». Сейчас Эрдэни живёт в Тбилиси.
«Лежала на операционном столе и говорила себе: „Зачем второй раз себе делать больно?“»
«Когда глаза длинные и узкие, верхнее веко давит на ресницы, ресницы смотрят вниз. Взгляд становится будто припорошённый, не понятно, что выражает этот взгляд. Когда формируется складка на веке, ресницы начинают загибаться так же, как у европейца. Взгляд становится выразительный!» — заведующая офтальмологическим отделением ДРКБ в Улан-Удэ Валентина Раднаева объясняет, как преображаются глаза азиатов, которым сделали операцию и сформировали «европейское» веко.
Изменение формы века — самая распространённая в Бурятии косметологическая пластическая операция. Хирург Раднаева говорит, что кроме местных, в больнице также принимают пациентов из Тувы, Хакасии, Алтая и других республик. На операцию приходят люди разного возраста. «Молодым кожу (верхнего века — ЛБ) не удаляем, только формируем складку. И очень хорошо, красиво получается!» — улыбается Раднаева.
Энхмаа, хирург из клиники в Улан-Баторе, куда налажены регулярные медицинские туры из Улан-Удэ, говорит, что после операций люди становятся более красивыми и уверенными в себе. Она меняет форму глаз с помощью скальпеля пациентам, начиная с 12 лет. Для того чтобы сделать операцию несовершеннолетнему, требуется только согласие родителя. По словам Энхмаа, за время её двадцатилетней практики не было случаев, когда люди жалели, что сделали глаза шире. Чаще всего жалобы связаны с реакциями и особенностями организма пациентов, считает хирург.
«Эта операция меняет людям жизнь в лучшую сторону, — рассказывает Энхмаа. — Мне пишут, в основном это пациентки, благодарят, отправляют фотографии. Кто-то нашёл себе пару, вышел замуж, кто-то стал себя лучше и уверенней чувствовать».
Адвокат Наталья из Улан-Удэ говорит: тоже хотела, чтобы её глаза были красивыми. Поэтому она второй раз пошла на операцию. «Результат первой операции меня не устроил. Разрез глаз выглядел слишком естественным, я хотела видеть разницу. Хотела, чтобы глаза были шире, — объясняет Наталья. — Встретилась с коллегой, которая сделала дабхаряшки. Мне её дабхаряшки понравились, решила тоже пойти. Это стоило дороже, чем в первый раз. В первый раз заплатила 3-4 тысячи рублей, во второй раз примерно 20 тысяч, за один раз такие деньги не могла отдать, пришлось копить».
Наталья сравнивает свои ощущения от первой и второй операций. В первый раз вмешательство проводила хирург республиканской больницы. Не было предварительных встреч, Бадмаеву сразу уложили на операционный стол.
«Мне было чуть больше двадцати. Переживала только, когда стояла в коридоре. Всё произошло очень быстро, я не думала о последствиях. Чтобы вы понимали, я даже не представляла, как буду выглядеть после операции, — рассказывает Наталья. — Второй раз было страшнее. Помню, лежала на операционном столе и говорила себе: „Вот я глупая! Зачем второй раз себе делать больно?“. Врач был вежлив, всё объяснял, было хорошее обезболивание, всё равно было неприятно».
Вторую операцию Наталье делали в частной клинике Улан-Удэ. Хирург исправил асимметрию, которая появилась после первой операции, отсёк полоски от верхних век, срезал жир и сформировал складку.
После этого Наталья пробыла в клинике ещё 30-40 минут. В этот раз ей понадобилась помощь — она попросила брата отвезти её домой. Наталья была в декретном отпуске с дочерью, на работу было не нужно. Она говорит, что синяки и отёки после второй операции проходили несколько недель. Последствие, которое осталось до сих пор, — чувствительность к свету, глаза не переносят яркое освещение.
«Знакомые не видят особой разницы между тем, как я выглядела до операции и после. А мне кажется, я изменилась, — говорит Наталья. — Возможно, это мои внутренние ощущения. Я с дабхаряшками прожила дольше, чем без них. Мне так комфортнее».
Стоматолог Иван Романов за операцию в 2020 году в Москве заплатил 85 тысяч рублей. «Я был в сознании, под местной анестезией, слышал всё, что говорил врач. Он подробно объяснял, что происходит, комментировал: «Правильно, что пришёл делать операцию. У тебя большое скопление жира, это утяжеляло веки. Взгляд казался грустным. Сейчас скорректируем, будешь выглядеть просто супер!», — говорит он.
Иван пробыл в клинике примерно три часа, потом с повязками на глазах его отпустили домой. Через два дня нужно было прийти на осмотр, через неделю сняли швы. Романов остался недоволен тем, что он получил в итоге: «Я прошёл все круги ада. Долго всё заживало. Много денег потратил, чтобы убрать рубчики, которые остались после швов. Кроме того, кожу верхнего века на одном глазе хирург не прошил так, как было нужно. Теперь ткань собирается у ресничного края. Это не только некрасиво, но и причиняет дискомфорт. Особенно к вечеру, когда мышцы устают».
Романов не стал ощущать себя красивее. «Жизнь не изменилась никак. Кто меня хорошо знает, обратил внимание, что что-то во мне поменялось. А что именно — сказать обычно затрудняются. Я никогда себя не считал уродом. Но чтобы после операции я почувствовал себя азиатским Кеном — нет. Это галочка. Была мечта — я её исполнил. Думаю, стоило оставить всё как есть и не трогать», — приходит к выводу Иван.
Некоторые азиаты оперируют не только глаза, но и скулы — например, удаляют так называемые «комки Биша». Но как бы человек ни хотел переделать себя, он не сможет изменить особенности, свойственные расе, напоминает Романов. Ведь строение лица и черепа азиата отличаются от европейца.
«Люди чувствуют себя ущербными, закомплексованными, не понимают свою идентичность, хотят быть похожими на кого-то, — рассуждает Иван. — В интернете — европеоидные лица с большими голубыми глазами, с классным разрезом, с длинными смотрящими вверх ресницами. Я понимаю девушек-азиаток, им очень хочется ресницы, веко, чтобы они могли нанести косметику. Когда у тебя моновеко, — хоть и нанесёшь тени, ресницы всё равно смотрят вниз, макияж не получается. Люди примеряют на себя стандарты из рекламы и фильмов».
Улан-удэнка Анна Цыренова удивилась, когда недавно узнала, что к 20 годам все её ровесницы-подруги сделали операции на верхних веках. Сейчас Анне 38, в прошлом году она переехала из Бурятии во Вьетнам. «Многие скрывают, что делали эту операцию. Это настолько чувствительная тема, что даже подруги не хотят об этом разговаривать. Когда я всё-таки начинала спрашивать, отвечали, что делали дабхаряшки, чтобы выглядеть более ухоженными. Убеждали, что это обычная косметическая процедура. Я с этим не согласна. Это травмирующая операция, которая меняет внешность человека», — говорит она.
Анне никогда не приходило в голову сделать себе операцию. Хотя, бывало, её принимали за приезжую и говорили, что она хорошо говорит по-русски, в Москве и Питере полицейские проверяли у неё паспорт. Цыренова не считает это дискриминацией. То, что люди акцентируют внимание на таких ситуациях, Цыренова связывает с низкой самооценкой и внутренними проблемами: «Я не осуждаю людей, которые пошли к пластическому хирургу и сделали глаза шире. Я просто их не понимаю».
«Можно получить по лицу просто потому, что у тебя недостаточно широкий разрез глаз»
2023 год оказался рекордным за последнее время по числу нападений на людей, которые выглядели как «неславяне». За год было совершено как минимум 60 актов насилия (в том числе одно убийство). Это в 6,5 раза больше, чем в 2022 году. Анализ ведут сотрудники исследовательского центра «Сова».
Как минимум в 21 случае в прошлом году насилие совершали по отношению к людям, которые в глазах нападавших выглядели как «азиаты». Минимум пять раз напали на темнокожих, столько же нападений было на представителей народов Кавказа. Ещё в 28 случаях нападавшие не выделяли национальные особенности жертв, известно лишь, что агрессия была направлена на людей, которые не выглядели как местные.
«Напасть могут на любого человека, чья внешность отличается от общепринятой. Но чаще всего жертвами становятся люди условно азиатской внешности, с точки зрения нападаюшего. Люди из стран Центральной Азии. Но бурят, тувинец, калмык может вызвать агрессию точно так же. Нападающий же не просит показать паспорт и не интересуется самоопределением. Он смотрит на черты лица», — рассказывает директор исследовательского центра «Сова» Александр Верховский.
В статистику попадает лишь малая часть конфликтов, говорит исследователь. Если представитель одного этноса напал на человека другой национальности, и мотив агрессии не ясен, такие случаи сотрудники «Совы» не берут. Исследователи учитывают только те ситуации, когда есть подтверждение того, что нападение произошло именно из-за внешности жертвы. Часто об этом говорят сами нападающие, когда публикуют видеоролики и фотографии избиений. Верховский отмечает наметившуюся тенденцию: сцены нападений всё чаще записывают на видео и публикуют в сети.
За всю историю исследований, с 2007 года, сотрудники «Совы» зафиксировали 4052 насильственных преступления ненависти. За 16 лет как минимум 521 человек был убит, примерно в 300 случаях убийцы ориентировались на азиатскую внешность жертвы. Кроме условных «неславян», нападали также на представителей молодёжных, религиозных групп, ЛГБТК+, бездомных и других людей, которые могут привлечь внимание.
Журналистка, президент фонда «Свободная Бурятия» Александра Гармажапова переехала в Санкт-Петербург вместе с родителями, когда ей было шесть лет. «Если ты человек „неславянской“ внешности, в любом публичном месте — на улице, транспорте, магазине, банке, должен быть всегда начеку. Оскорбление могло прилететь (Александра уехала из России восемь лет назад — ЛБ) в любой момент. Рядовой бытовой конфликт мог закончиться словами: „Вали-ка ты в свой Китай!“ Не знаю, почему именно в Китай. Второе направление, куда обычно отправляли — Узбекистан», — вспоминает Александра.
Гармажапова пришла в политику после того, как в центре Санкт-Петербурга убили 20-летнего антифашиста, студента философского факультета Тимура Качараву. За полтора года до этого, 9 февраля 2004 года, в этом же городе подростки напали на восьмилетнюю Хуршеду Султонову, девочка умерла от ранений. Пик расистских нападений пришёлся на 2007-2009 годы.
В октябре 2009 года президент Бурятии обратился к руководителю Следственного комитета Александру Бастрыкину с просьбой взять на контроль расследование убийства бурята Баира Самбуева, совершённое в Москве. Жители республики собирали подписи под обращением к президенту России с требованием пресечь проявления национализма. СМИ говорили как минимум о пяти случаях убийств бурят из-за расовой ненависти.
С начала 2010-х расистских нападений становилось всё меньше. Самым благополучным был 2022 год. Сотрудники «Совы» зафиксировали девять актов агрессии, как минимум в пяти случаях жертвы имели азиатскую внешность.
В 2023 году исследователи наблюдают резкий всплеск насилия и связывают это с войной. «Война неизбежно несёт рост агрессивности в обществе. Агрессивность легитимируется, это побочный эффект войны», — объясняет Верховский. И обращает внимание на то, как часто в последнее время власть говорит об угрозах, связанных с мигрантами.
Власти России напрямую заявляют, что мигранты стали причиной многих проблем в России и мире. Пропаганда говорит о том, что приезжие совершают всё больше преступлений. «В головах людей угрозы, исходящие от мигрантов, обрастают иррациональными идеями о том, как опасности, исходящие от „приезжих“, связаны с их внешностью», — говорит о механизмах воздействия Верховский.
«Ты можешь влиять хотя бы на то, как ты выглядишь»
Любая пластическая операция может давать чувство контроля над собственной жизнью, говорит исследовательница Мария Вятчина. Она занимается медицинской антропологией, изучая смыслы, которые врачи и пациенты вкладывают в медицинские манипуляции. Человек понимает, что не может повлиять на окружающие его обстоятельства: политический строй, уровень коррупции, отсутствие социальных лифтов. Собственное тело остаётся пространством, в котором можно попробовать что-то изменить.
«Часто люди, которые сделали пластическую операцию, чувствуют, что они хоть что-то в своей жизни контролируют. Есть вещи, которые ты не можешь изменить, но ты можешь влиять хотя бы на то, как ты выглядишь. Это даёт ощущение своей агентности», — говорит исследовательница.
Ощущение агентности — один из смыслов, которые люди видят в изменении внешности. Другой мощный двигатель популярности пластических операций — развитие медицинских технологий. Совершенствуются оборудование и препараты, операции становятся менее болезненными, сокращается вероятность осложнений, снижаются расценки.
Операции становятся всё более доступными и «модными». Причём «мода» многомерна и распространяется неравномерно через своеобразные логики соседства и взаимовлияния. Например, на индустрию блефаропластики в России и Монголии влияние оказывает Южная Корея, которая, в свою очередь, значительно ориентируется на стандарты, принятые в Японии.
Мария рассказывает о наблюдениях Сары Ленехан, антропологини, которая проводила исследование в Иране. Там молодые мужчины и женщины из бедных районов покупают в аптеках специальные повязки и носят их на улице, чтобы выглядеть как успешные люди, у которых есть деньги на ринопластику.
В стране с авторитарным режимом, которая больше 40 лет находится под международными санкциями, пластические операции крайне популярны. Это способ продемонстрировать, что у тебя есть деньги, ты пытаешься выбраться из бедности, вкладываешься во внешнее благополучие. То же самое, например, в Бразилии, о которой пишет антрополог Кармен Альваро Харрин.
«Высокий спрос на ринопластику — своеобразное зеркало, которое отражает колониальное прошлое Бразилии с рабством и насилием против коренного населения. В этом зеркале всё ещё проявляются расиализированные стандарты красоты, где чем белее кожа и прямее нос, тем больше признаков воображаемого идеала „европейскости“. При этом ринопластика столь популярна в Бразилии ещё и потому, что эти операции можно осуществить в государственных клиниках. Харрин называет эту продвигаемую государством доступность пластической хирургии национальным биополитическим режимом красоты», — отмечает исследовательница Вятчина.
Для российских реалий тоже может быть принципиально важно, как ты выглядишь, по тем же самым причинам — бедность, недостаток социальной мобильности, патриархат.
Какие глаза считать красивыми, а какие — нет, тоже напрямую связано с настроениями в обществе. Красота, её идеалы — не нейтральная и безусловная, а наоборот — политически «заряженная» категория, говорит исследовательница Вятчина.
«Российское общество полно расизма, — уверена Вятчина. — Расизм и ксенофобия действуют в разных формах, в том числе определяя доминирующие стандарты красоты, в которых не находится места принятию и обсуждению разнообразия. Но было бы слишком просто сводить всё к идеалам внешности, которые транслируются из центра, и не обращать внимание на локальный контекст. Наоборот, локальный контекст невероятно важен, он показывает, что на сферу эстетической хирургии можно смотреть через призму интерсекциональности, то есть видеть одновременное действие разных факторов.
Это хорошо заметно на примере Дагестана, где существует развитый рынок ринопластики. Удивительно то, что изменение формы носа может быть делом не только индивидуальным, но и коллективным. Мужчины и женщины охотно обсуждают ринопластику, делятся своим опытом, обмениваются отзывами о медицинских специалистах. Операция — это не просто одномоментное обращение в клинику эстетической хирургии, это разнообразные цепочки принятия решений и последующих обсуждений результатов, в том числе повторные операции. При этом не исключается давление старших родственников и вообще членов расширенной семьи, например, на девушку через требование «сделать нос».
«Не стать похожими на Владимира Путина»
Весной 2022 года президент фонда «Свободная Бурятия» Александра Гармажапова запустила акцию «Денацификация России». В своём инстаграм-аккаунте она попросила подписчиков поделиться историями, если они сталкивались с расизмом, ксенофобией. За три недели ей прислали около четырёх тысяч свидетельств.
Оказалось, что от расизма в России страдают представители национальностей, которые, казалось бы, внешне не отличаются от этнических русских. Это удмурты, чуваши и многие другие. Люди рассказывали о том, как с детства их осуждали за использование родного языка, оскорбляли, например, говорили: «Что ты оделась, как чувашка?». Один из героев поделился: ему внушали, что стыдно быть марийцем. Столько много эмоциональных откликов акция получила, так как у людей не было возможности говорить о расизме. Многие раньше не осознавали свой опыт как дискриминацию.
В русском языке в буквальном смысле не хватает слов, чтобы вести дискуссию о расизме и ксенофобии, мало подходящих терминов, чтобы называть предметы и явления. «На английском, испанском и других языках существуют интереснейшие исследования, описывающие причины и контексты распространения косметических операций и их связь с расизмом, доминирующими дискурсами глобальной вестернизированной белизны, white supremacy. Но уже здесь я скатываюсь даже не в кальки-дословные переводы, а в англоязычные термины», — отмечает исследовательница.
Мария добавляет, что всё равно важно использовать эти термины, даже если они кажутся непонятными и сложными. Например, при отсутствии в русском языке термина, обозначающего европейские стандарты красоты как одобряемого в обществе эталона, эксперты используют понятие «белая красота». Исследователи рассчитывают, что, когда в обществе начнут обсуждать расизм активнее, появятся более подходящие для российской действительности слова.
Активистка Гармажапова предостерегает от крайностей. Вредно не говорить о расизме, но также вредно разговаривать с позиции обиды и предъявлять претензии.
«Медиа, активисты, все должны работать над тем, чтобы не стать похожими на Владимира Путина, не стать ксенофобами. Борясь с драконом, самому не стать таким же драконом. Я вижу это как главную опасность. Мы должны приложить все усилия, чтобы, борясь с нарративами ненависти, расизма, ксенофобии, не прийти к тому же самому и не начать продуцировать те же самые идеи, просто под другим соусом,» — говорит Гармажапова.
Адвокат из Улан-Удэ Наталья хочет защитить своих детей, у неё сын и дочь, от жестокости. «Я понимаю, какое отношение у мира сформировалось к бурятам. Слово „бурят“ стало нарицательным, „бурят“ — это символ дикости и жестокости. Людям нужны те, кого можно ненавидеть, на кого можно вылить свою злость. Сложновато будет реабилитировать общее впечатление и отношение», — говорит героиня ЛБ.
Наталья вспомнила, как проявляла заботу её мать. Она принесла дочери клей и посоветовала делать им складки на веках. Точно так же со своими детьми поступила Наталья. «Чтобы у них не было комплексов и никаких дум, я подумала: дай-ка я буду своей шестилетней дочери клеить скотч на глаза, — делится Наталья. — Да слава богу, что у моего ребёнка есть мозг! Она побегала немного и сняла полоски, которые я ей наклеила. Она считает себя красивой с тем, что у неё есть. У неё есть комплексы, но они не связаны с разрезом глаз. А я очень сильно переживаю, что мои дети — буряты».
Имена некоторых героев изменены по их просьбе